Дети Никиты Балакирева

 Про Андрея Никитовича Балакирева вспоминается такая история.  В 30-е годы прошлого века моя бабушка Татьяна как-то поехала с детьми (Любой и Ванюшкой) навестить мужа Никиту в Люберцы, где он в то время подрабатывал. Возвращались назад поздно, ночь настигла их в Москве. Остановиться ей негде, пришлось спать в подъезде. А в полночь туда нагрянул патруль. Спросили у бабушки фамилию. Она говорит: «Татьяна Балакирева».

 «У нас работает Андрей Балакирев, кто он вам?» А что мачеха может сказать? «Это мой сын», — отвечает она.

 «О! Вашего сына у нас на Лубянке очень ценят. Мы, когда идём под его руководством на дежурство, никогда не боимся. С ним не страшно, его за справедливость очень уважают не только наши сотрудники, но и уголовники. И те, когда он с нами, нас не трогают».

 Отдали бабушке документы и, откозыряв, ушли.

 Так вот ещё до революции 1917 года, кроме Андрея, в первом браке у дедушки Никиты родились две дочки и четверо сыновей. По крупицам собраны сведения о каждом из них, читая которые я вновь и вновь убеждаюсь, что судьба страны и судьбы каждого из детей моего деда тесно переплелись. Как, собственно, из века в век происходило и происходит в каждой семье. Да и как может быть иначе?

  • Наталия, приблизительно, 1896 год рождения, в замужестве — Атаманова, жила в Москве. Став взрослой, мама её нашла и бывала у неё. Именно Наталия и сообщала маме сведения об этой родне.
  • Михаил (1898-1952 годы). Жил в Москве на улице Кирова. В годы Великой Отечественной войны служил в артиллерии, воевал на знаменитых «Катюшах». Был очень красивым. Умер от ран.
  • Пелагия (1901-1943 годы). Служила при Шараповской церкви. В 1937 года была арестована. Умерла от болезни в Вологодском лагере.
  • Андрей (1903-1942 годы). Женился, когда моей маме исполнилось шесть лет. Она была на его свадьбе. Невесту ему, скромную девушку Анну из крепкой семьи в селе Шарапово, нашла Пелагия, потому что Андрей и Пелагия с детства очень дружили. Погиб Андрей в 1942 году. По воспоминаниям родных, был очень красивым мужчиной. У него после гибели осталось 4 детей. Разыскать мама их так и не сумела.
  • Никита (1905-сентябрь 1941 года). Строил Комсомольск-на-Амуре. Был сапёром. Сразу же в начале войны его призвали в армию. Воевал в районе Бреста, попал в плен. Умер в немецком лагере в Прибалтике от дизентерии. Сообщил семье о его судьбе только в 1976 году кто-то из пленных, оставшийся в живых.
  • Сергей (1916-1942 годы). Не был женат. До войны служил в милиции в Москве. Погиб на Калининском фронте.
  • Павел (1917 год). До войны сидел в лагере — что-то «ляпнул» в заводской столовой про Сталина. Во время войны был связистом, после женился на эстонке, жил в Тарту.

 В начале 60-х годов прошлого века Павел написал маме, что переезжает в город Псков, сообщил адрес; к сожалению, на её неоднократные письма по этому адресу, ответа от него она так и не получила. Но именно через хлопоты Павла, спустя долгие годы, узнаем мы о судьбе Пелагиюшки Балакиревой.

 Из Шараповского храма нам передадут запрос Павла Никитовича в Федеральную службу контрразведки России, Управление по городу Москве, направленный им в январе 1993 года. В мае 1994 года он узнает, где ушла «в мир иной» его сестра, и о её полной реабилитации. По его запросу откроется нам и последнее место пребывания самого Павла – город Печеры, Псковской области, где находится Псково-Печерский мужской монастырь, в котором долгие годы пребывал православный старец Иоанн Крестьянкин. Почему Павел переехал из Эстонии именно туда, нам пока неизвестно.

 В январе 2012 года моя дочь Инга Минова, крещёная как Ольга, совершая поездку в эти святые места, пошла по адресу в городе Печеры, указанному в запросе Павла. Подошла к дому и вдруг увидела всего лишь его сгоревший остов, засыпанный снегом. Следы Павла Балакирева вновь затерялись.

 Все дети от первого брака Никиты Моисеевича Балакирева, моего деда, были высокие, русоволосые. «А братья — так просто красавцы», — вспоминала мама. Хотя общаться с ними лично ей, рождённой во втором браке её отца, не довелось.

***

 Первая жена дедушки Никиты умерла после тяжёлой болезни. Ему в тот момент стукнуло уже 48 лет, по тем временам считалось — немало, но он влюбился без памяти в очень красивую, статную женщину, что жила в соседней деревне. Татьяна Осиповна Шустрова, по первому мужу — Красикова, была младше его на 12 лет, но он посватался, родители Татьяны брак одобрили.

 Да Татьяне и деваться-то было некуда, муж погиб, спустя три месяца после начала Первой мировой войны (1914-1918 годы), и она вернулась с маленьким сыном Сенькой в отчий дом, где и так было тесно. Согласие на замужество с Балакиревым она дала, но своего второго мужа Никиту так и не полюбила.

 Дети деда не приняли мачеху, те, кто был уже взрослым, забрали с собой детей помладше и разъехались из дома отца, отправившись, в основном, в Москву. Рядом с отцом осталась только Пелагия Никитична, она его и хоронила, когда дедушка в 1932 году неожиданно скончался от дизентерии. Только спустя 80 лет нам будет дано узнать, что дедушка похоронен около Шараповского храма.

 Не исключено, что его болезнь усугубилась из-за тоски по любимой жене, которая вдруг, без объяснения причин, уехала от него и двух, уже родившихся к тому моменту, совместных с ним детей: Любы и Ивана.

 Только Полинушку (крещёную как Пелагия) из всех своих сестёр и братьев от первого брака отца запомнила в детстве Любаша, потому что Поля, живя в то время при шараповской церкви, часто приходила к отцу в дом и брала с собой в церковь  маленькую сестрёнку. На всю жизнь запомнила мама, как Полинушка, взяв её за руку, везде водила с собой.

 

 

 Однажды пятилетняя Люба даже уснула в уголке церкви в Шарапово, пока там шло пасхальное богослужение. Много раз рассказывала она о сестре Полине, но долгие годы о той нам ничего не было известно. И случилось воистину чудо, когда мы с моим мужем, Владимиром Ильичом Шахтиным, вышли на пенсию и вернулись жить в Москву.

 Вставка из моих дневниковых записей.

 «21 ноября 2009 года. Мы в Москве. Сегодня день, которому нет равных в моей жизни. Началось всё с того, что Владимир Феданов пригласил своего друга Владимира Шахтина, и меня заодно, поехать в его деревню Барышово, где они с женой Валей купили когда-то небольшой домик. Там Валюша провела дни надежд на выздоровление, и то лето, когда поняла, что болезнь побороть не удастся. При этом до последних дней она ухаживала за участком, выращивала цветы, хлопотала по хозяйству. Вплоть до июля, когда ей стало совсем плохо… Потрясение от ухода Вали для её мужа, да и для всех нас, не прошло до сих пор. И, конечно, поездка туда, в Барышово, в одиночестве для Володи Феданова вновь стала бы большим испытанием. Понимая это, мы без всяких колебаний решили ехать с ним. Подобрали для больной ноги моего Володи соответствующую обувь (две недели его мучила подагра), и в восемь утра двинули в дорогу. Часов в одиннадцать прибыли в Барышово. Потоптались на участке, посмотрели дом, помечтали, как мы летом сюда непременно приедем дышать среднерусским воздухом.

 И тут я, осмелев, предложила прокатиться до места рождения моей мамульки — деревни Спирино, что в сорока километрах от города Егорьевска. Предчувствие, что может исполниться, наконец-то, мечта мамы, чтобы кто-то из её детей, побывал в её родной деревне, заставило меня позвонить ей накануне вечера и уточнить ещё раз маршрут. Она разволновалась, всё мне четко объяснила…

 Володя Феданов сразу же согласился совершить это путешествие. Вообще в тот день у нас всё складывалось очень легко. Довольно быстро мы прикатили к деревне Спирино. Проехали по её главной улице. Увидели много новых, свежевыстроенных домов. Хотя в это время года деревня была пустынна и безлюдна.

 Пробежав по её закоулкам, открытой я нашла только одну калитку, зашла во двор, позвонила в дверь. Двое мужчин открыли её и приветливо стали приглашать меня зайти. На мой вопрос, не знают ли они в селе кого-нибудь из рода Балакиревых, ещё более активно стали звать меня в дом, так как там, дескать, хозяйка ответит мне на все вопросы. Она вроде всё и всех здесь знает. Делать нечего, обижать земляков моей мамы я не могла, поднялась на несколько ступенек, вошла в просторные деревянные сенцы, и, дальше попала в большую горницу. Посреди неё, ближе к двум окнам во всю стену, стоял овальный стол, заставленный закусками и не только. Женщина была не очень трезвая и ничего вразумительного о наших родственниках сказать не могла.

 Я поблагодарила этих людей и выбежала к своим мужчинам, которые уже забеспокоились, потеряв меня из виду.

 Ощущение чего-то очень родного и близкого не покидало меня. Выпив чашку кофе из термоса и съев бутерброды тут же, на капоте машины, как бы зафиксировав в душе, что мы побывали на родине моих предков, наш экипаж двинулся дальше.

 Муж предложил обязательно заехать в храм села Шарапово, (мимо его указателей мы только что проезжали), чтобы поставить свечи, в том числе за мамину сестру Полину. О её служении в Шараповской церкви, и про то, что Полина была единственной сестрой от первого брака их отца, которая заботилась о моей маме, пока не была сама арестована, мама много рассказывала и ему.

 Подъехали к храму, стали с Володей Федановым искать вход, минуя, почему-то главный. Потом мой Вова и тут настоял, чтобы открыли мы главную дверь в храм. Мы вошли и ахнули! Недавно отреставрированный, храм поразил нас великолепием икон, росписью стен, излучая какой-то особый свет и чистоту. Я стала спрашивать женщин, служивших при церкви, не знают ли они, что-либо о судьбе Полины, которая была репрессирована вместе со священником этого храма, так как служила здесь. Их, дескать, и арестовали вместе, где-то в 1937 году. Они уверенно ответили, что ничего такого не знают.

 Я купила иконы Матроны Московской и Ксении Петербуржской, книжечку о храме, свечи. Свечи поставила за здоровье мамы, мужа, за дочку, за сестрёнку Люду и всех членов её большой семьи. Поставила поминальную свечу и за свою тетушку Полинушку. Поговорила с нею. Сердце подсказывало мне, что она меня слышит.

 Мы сели в машину и поехали в Москву. Мой замечательный Володя, следуя, а точнее, подчиняясь своей удивительной интуиции, начал читать нам вслух содержание книжки о храме, которую он здесь только что приобрёл, о судьбе его репрессированных священников. И открыв 34 страницу, вдруг произнес: «Мученица Пелагия (Балакирева)». Я воскликнула: «Так это о Полине речь!». Далее он продолжает: «Пелагия Никитична Балакирева родилась 8 октября 1901 года в соседней с Шараповым деревне Спирино в семье крестьянина Никиты Балакирева».

 Сомнений быть не могло. Это она, мамина сестра, о ней мамуля постоянно говорила. Она нашлась! Мы теперь знаем о её мученическом служении церкви, знаем, когда, где и при каких обстоятельствах она погибла. А когда Володя прочел, что она причислена к «новомученикам российским и прославленным святым», все мы испытали настоящее потрясение. И потом в машине воцарилась благословенная тишина. Каждый из нас проникся таким благостным, таким светлым чувством, что говорить не хотелось».

 Я позвонила маме в Санкт-Петербург, поведала ей эту удивительную новость. Она зарыдала.

 Год спустя после этого события, Фонд просвещения «Мета» выпустил книгу «Храм Троицы Живоначальной в селе Шарапово» (Москва, 2010 г.). Ниже привожу часть текста из этой книги о печально сложившейся судьбе моей тетушки.