Глава 16. Противостояние по сценарию из Москвы
Прошёл год. Наступил март 1991 года. В это время у горкомов партии связи с ЦК КПСС уже никакой. С Коми обкомом контакты ещё сохранялись, но складывалось впечатление, что его работники также не в полной мере знают, что называется, «из первых уст», о происходящих в ЦК и в Москве событиях. Новости мы в Инте узнавали, в основном, только из центральных средств массовой информации.
По действиям членов рабочкома, примкнувшей к ним группы профлидеров, мы понимали, что в Москве идёт процесс, направленный на развал КПСС. Особенно отчётливо это проявлялось в действиях определенной части депутатов интинского горсовета. Сразу же, как только вновь избранный совет города (в феврале 1990 года) приступил к работе, из его состава выделилась группа «Право». В неё вошли: депутаты, большая часть из которых одновременно являлась членами городского стачкома, наиболее одиозная часть профсоюзных лидеров и, примкнувшие к ним, разного рода недовольные советской властью.
Группа была довольно большая и составляла более трети депутатского корпуса. Действовали они, как правило, на опережение. И были хорошо информированы о том, что затевается в Москве.
Вначале их основная цель состояла в том, чтобы сформировать у горожан отрицательное отношение к аппарату горкома, к коммунистам, лишить горком партии имущества: забрать у него четвёртый этаж, где горком размещался, и автотранспорт (две «Волги» и Уазик). В 1990 году они в ходе сессий горсовета и на городских митингах только продекларировали свои заявления об отъёме у партии собственности. А в 1991 году, в какой-то момент, попытались реально захватить этаж.
А дело было так. Как-то часов в девять вечера звонит мне домой вахтёр исполкома и говорит испуганно, приглушенным голосом: «Татьяна Георгиевна, тут группа «Право» во главе с Никитинским (в то время председателем интинского Росуглепрофа) группируются в фойе здания, они намерены 4-й этаж захватить». Я отвечаю: «Поняла»!
Сразу же звоню второму секретарю горкома, им тогда уже был избран Николай Тарасович Бондаренко, ещё кому-то. Николай Тарасович тут же прозвонил заведующему общим отделом горкома Косенку Александру Михайловичу, инструкторам-мужчинам. И все они, схватив, какой только под рукой инструмент нашёлся, покидав его в машины, срочно прибыли в здание, где всё это затевалось.
Произошла перепалка, но попытка захвата этажа, вандализма в кабинетах горкома партии была пресечена.
Почему вахтёр именно мне позвонил, а не тем секретарям, кто был выше меня по должности, не знаю. Возможно, потому что слышал, (сессии, как и конференции, тогда ещё транслировались по городскому радиовещанию, и горожане внимательно следили за тем, что на них происходит), что именно мне часто приходится выступать в ходе сессий против предложений группы «Право», защищая интересы коммунистов города.
А действовала тогда эта группа «Право» методично, настойчиво. Её главной целью в тот год была задача раскачать городскую парторганизацию. Таков был заказ команды Бориса Ельцина — разрушать эту структуру, деморализовать коммунистов на местах. Так что практически на каждой сессии группа «Право», буквально, вела психическую атаку на горком партии и вносила на заседание горсовета против него разные вопросы.
Так уж случилось, что депутатами от аппарата горкома избраны были только мы с Владимиром Тримарушем. И произошло это ещё до избрания нас секретарями горкома. Но Владимир Ефимович, несмотря на то, что находился в должности первого секретаря, в ходе сессий занимал часто, какую-то очень уж невнятную позицию. Не умел или не хотел выдвигать в противовес предложениям группы «Право» свои чётко сформулированные аргументы, чтобы защитить интересы горкома. А потом Тримаруш и вовсе отошёл в сторону, стал редко появляться на сессиях, а если приходил, то садился где-то сзади, и его никто толком не видел и не слышал.
Вслед за созданием группы «Право» депутаты — коммунисты сформировали свою депутатскую группу «Позиция», куда вошли преданные партии депутаты, в том числе, ряд руководителей предприятий, заслуженные шахтёры.
Так что сессии проходили в очень жёстком режиме постоянного накала противоречий. Постоянного противостояния. Часто искусственно нагнетаемого группой «Право».
Как-то в перерыве одной из сессий мне была передана записка. Разворачиваю, в ней стихи Виктора Балева, члена этой группы.
«Война за портфель разгорелась в горкоме.
Гнилая война: ничего не сказать.
И кто в ней останется там при законе,
Просвета пока никому не видать.
Сожрали «второго». Он им не подходит.
Насели на «третьего», масти не той.
Любые причины для ссоры находят.
С волками живешь, так по-волчьему вой!
Из «первого», с мягкой душой человека,
Открывшему душу жестоким волкам,
Состряпали «куклу», на вроде генсека,
Чтоб он подчинялся их подлым умам.
Как жить и как верить нам партии этой,
Которою правят такие дельцы,
Что могут в дерьме затоптать человека,
Для них представляющий образ «овцы»?
Где «ум, честь и совесть» у идолов этих,
Что так высоко вознеслись над страной?
И хочется крикнуть, чтоб длинное эхо
Звучало: «Долой их! Долой их! Долой!»
Прочла стихи и почувствовала себя скверно. Да, в них есть правда про «второго и третьего», и вроде меня в этих стихах жалеют, но показалось — перетягивают на свою сторону. А ещё в них явно читалось — компартию ждут непростые времена.
Анализируя события, которые мне пришлось тогда пережить, и своё участие в них, я, кажется, нашла объяснение, почему судьба меня привела именно в такое сложное время стать секретарём Интинского ГК КПСС. Скорее всего, именно потому, что непростые события, которые мне пришлось пережить до этого, научили меня держать удар.
И прелюдия партийного этапа в моей жизни — война, развязанная против меня в самом начале моего избрания, тоже была не случайной. Наверное, чтобы я стала крепче. Чтобы готова была брать на себя ответственность в непростые для городского комитета партии моменты. Не буду утомлять читателя пересказом всего, что происходило в те полтора непростых года в партии, в стране, в судьбе провинциального городка. Предложу лишь несколько сюжетов, взятых из моих личных записей того времени. Они интересны и ценны тем, что писались по следам происходящих тогда событий, и обнажают «нерв» того времени.
***
Первая запись из дневника. «В первых числах июля 1990 года в Москве проходил 28-й (и последний) съезд Коммунистической партии СССР. В ходе его явно просматривается всё то же консервативное отношение к процессам, что идут в стране. Они что там, в Москве, ничего не видят и не понимают? Пока там идёт съезд, у нас в городе, (а судя по сообщениям СМИ, тоже самое происходит во всех шахтёрских регионах), наш рабочком решает вопрос о форме проведения политической забастовки против Правительства СССР и Политбюро КПСС.
На шахте «Интинская» конференция трудового коллектива уже приняла решение «изгнать с шахты партком». Чтобы сохранить парткомы на крупных предприятиях, наш горком пытается заключить договора с руководителями предприятий на аренду помещений под парткомы. Кто-то их руководителей соглашается, а кто-то уже и нет. В отпуске второй секретарь горкома Николай Бондаренко и три парторга из пяти шахт, в том числе Равиль Тухбатов («Капитальная»), Валерий Федотов («Восточная») и Александр Горбачев («Интинская»). На предприятиях возмущены этим фактом, что усугубляет ситуацию с арендой под парткомы.
9 июля прибыл из отпуска Николай Бондаренко. Стало легче держать удар со стороны городских антикоммунистов. Владимира Тримаруша в эти дни совершенно не помню.
11 июля 1990 года на центральной площади перед зданием исполкома и горкома партии рабочком проводит митинг. Во всех выступлениях его представителей идёт массированная атака на компартию. От партии выступили: Евгений Савинов, (заведующий идеологическим отделом горкома), Владимир Литвинов (парторг шахты «Западная»), председатель исполкома Александр Боровинских. А также депутаты Верховных Советов СССР и РСФСР от Инты Владимир Лушников и Николай Кашников — знаменитые шахтёры, уважаемые люди.
В итоге, митинг пошёл по другому сценарию: без «полоскания» отдельных городских личностей, экстремистских выпадов».
***
Прошло полгода. У нас не было уже никакого сомнения, что Центральный комитет КПСС перестал управлять процессами в стране. Мы с Сергеем Федоренковым, инструктором горкома партии, по поручению горкома и от его лица, начали еженедельно печатать в городской газете «Искра» страницу под названием «Позиция». В ней информировали коммунистов и горожан о том, что происходит в стране, в партии, в городе; сведения, по-прежнему, собирали, в основном, из разных СМИ. Кроме того, продолжали постоянно встречаться с людьми.
Вот ещё одна запись, датированная 13 января 1991 года.
«Сегодня была в Депо станции Инта и в ателье № 8. Люди озабочены одним вопросом: «Как голосовать во время референдума, за сохранение СССР или за его распад?» Подавляющее большинство выступает «за» сохранение Союза. Против Союза те, кто прибыл в Инту из Прибалтики и Украины. Запомнилось полное злобы и ненависти выступление одной швеи лет 45-ти, судя по диалекту, она — западная украинка. Она даже не выступала, как все ораторы. Она истошно кричала: «Долой СССР, долой коммунистов, долой всё вчерашнее! Даёшь частную собственность, капитализм»!
Я попыталась уточнить, понимает ли она, что при капитализме за всё придётся платить: за обучение детей и за медицинское обслуживание. И что начнутся проблемы с рабочими местами. Но никакие аргументы её не остудили. Неистово она твердила своё, никого не слушая. Твердила как заведённая механическая кукла».
Интересно, как сложилась судьба той женщины? Ателье и депо продержались недолго. Сегодня в Инте уже давно нет ни того, ни другого предприятия.
Помню, после того собрания в ателье у меня было ощущение прединфаркта. От жалости к этим женщинам. Я понимала, что именно такие простые, не очень образованные работницы первыми столкнутся с жёсткими реалиями новой жизни. И мне было искренне жаль их. Но переубедить её я была не в силах, потому что представляла собой советскую систему, к которой в сознании отдельных людей, оказывается, всегда существовало стойкое неприятие.
Но продолжу запись того дня. «У людей огромная неудовлетворенность политикой Горбачёва. Дескать, за что ни возьмётся, всё разваливается. Их беспокоит отсутствие продуктов, взлёт цен на них. Сегодня десяток яиц стоит 5 рублей, вместо рубля. И всё равно кое-кто кричит «за рынок».
А понимают ли, что приход к нему – это совсем другая жизнь, переоценка всего, чем жили? И не на год, на два, а навсегда. Уверена, пройдёт время и будет ностальгия по брежневским «застойным годам» и по социализму. Разочарование. Потеря ориентиров. Возмущение. А сейчас нас не хотят слышать, как меньшевиков до революции 1917 года или представителей дворянства, пытающихся защищать монархию в России уже после революции. Потому что при смене ЭПОХ призывы к здравомыслию не популярны. Здравый смысл в это время не работает».
Прошло два с половиной месяца. Записываю в своём дневнике:
«31 марта 1991 года. У нас в городе очередной митинг, организованный Рабоче-стачечным («стачечным!» – как в период трёх русских революций, то есть семьдесят лет назад!) комитетом в поддержку проведения забастовки. Звучат экономические требования и, в первую очередь, политические. Из уст сторонников стачкома активно «сочится» антикоммунизм. Удивил Владимир Солнышкин. Ранее он высказывал более умеренные взгляды. А теперь очень жёстко выступил против КПСС и Владимира Ленина. Задел мою публикацию в газете «Искра» — «Развал по сценарию», в которой я писала о том, что забастовка в шахтёрских регионах инициируется «Демократической Россией» в связи с предстоящим съездом народных депутатов СССР, где они планируют быстрее прийти к власти. Опираясь при этом на «народное мнение» шахтёров.
Именно Солнышкин подстегнул меня выйти к микрофону на митинге. Забраться на грузовичок помогли стачкомовцы, они же почти все — депутаты группы «Право». То есть мои коллеги по депутатскому корпусу. Моё желание выступить немного их напрягло, но, в целом, они оживились, посыпались здесь же, на грузовичке (грузовик — непременный атрибут революции 1917 года) шутки. По-человечески, мы друг к другу относились хорошо, выросли в одном, небольшом городе, давно знали друг друга.
Если бы не «революция» …
Подошла я к микрофону. Передо мною — море людей. Все внимательно смотрят. Начала говорить: «Я, Шахтина Татьяна Георгиевна, коммунист и считаю своим долгом донести до своих земляков, что забастовка, в которой вам предлагают участвовать, – это средство политической борьбы за власть определённых сил в Москве. Для них раскачивание ситуации в Инте и в других шахтёрских городах, всего лишь средство прийти к власти определённой части всё той же московской номенклатуры, которой потом мы будем не нужны.
Нас же, интинцев, во имя чужих целей, здесь, в нашем городе, где все друг другу родственники или друзья, хотят натравить друг на друга, развести по разные стороны баррикад, которые кое-кто из наших земляков уже готов соорудить вот на этой нашей центральной площади. А нагнетание обстановки сейчас идёт специально и в интересах тех, кто на плечах шахтёров хочет взять власть в Москве. Только им-то оно и нужно».
Смотрю, народ стал слушать, площадь затихла. Но это совсем не входило в планы организаторов митинга. Тут же раздался свист Владимира Карпова, работника шахты «Восточная» (удивительно мутный человек: служил компартии, потом «демроссам», позже переключился на «едроссов», активно работал за ликвидацию интинских шахт). По его команде, стало свистеть не менее трёх десятков шахтёров. Я вижу всё это, вижу их не совсем трезвые лица (на которых полное равнодушие к происходящему — им всё равно, кого освистывать), и понимаю — это заранее подготовленное действие на случай, если кто-то из оппонентов стачкома завладеет вниманием площади.
Они свистят, а я говорю. Только голос мой становится всё громче, крепче, и люди начинают слушать и, что уж совсем не входило в планы организаторов митинга, – сочувствовать мне. Потому что освистывание женщины – это выглядит как-то уж совсем не очень! А я продолжаю говорить, что «не случайно Светлана Горячева и Владимир Исаков (от автора: эти депутаты Верховного совета РСФСР накануне выступили против действий Бориса Ельцина) предупредили вчера страну на съезде народных депутатов РСФСР о надвигающейся диктатуре и борьбе с инакомыслием. Как и не случаен этот свист, чтобы не дать говорить коммунисту. Это сигнал опасности, это предупреждение, что нас хотят столкнуть друг с другом».
К слову, выступить меня подтолкнуло ещё одно обстоятельство.
Рано утром того же дня к нам домой по телефону позвонила, судя по голосу, немолодая и незнакомая мне женщина. Дело в том, что накануне вечером, в Москве на съезде народных депутатов РСФСР С. Горячева и В. Исаков впервые прямо обвинили Б. Ельцина в стремлении узурпировать власть, начать прямые действия против оппозиции.
Что речь идёт о компартии, на тот момент было понятно практически любому гражданину. В те годы вся страна, прильнув к экранам своих телевизоров, внимательно наблюдала за событиями, происходящими в центре страны. Мы с мужем и та женщина не были исключением. Когда я подошла к телефону, она усталым и тревожным голосом всё повторяла мне: «Татьяна Георгиевна! Что же они там, в Москве делают? Вы должны, вы обязаны выступить сегодня на нашем городском митинге. Предупредить людей, куда все эти действия Москвы и нашего стачкома могут привести страну и Инту».
Договорила я свою речь на митинге до конца, сошла с грузовика. Ко мне бросились испуганные руководители предприятий, работники аппарата. А вслед за мною тут же пошли выступать коммунисты, тоже подчеркнув свою принадлежность к компартии, не побоялись: Осип Катербарг, руководитель Юношеского центра «Ювента», и Евгений Краснов, начальник участка шахты «Западная», в моё время работы в комсомоле Женя был очень активным комсоргом. Выступали они всегда хорошо, убедительно.
Настрой митинга был изменен. И стачком его быстро свернул. Это была победа. Весьма редкая в те годы, но — абсолютная.
А я на всю жизнь тогда сделала для себя вывод — главное в любых ситуациях — принимать опасность, только глядя ей прямо в лицо. Не поворачиваться к опасности спиной. В спину проще сделать подлый выстрел.
***
Через несколько дней ещё одна запись: «С 28 марта идёт 3-й (внеочередной) съезд народных депутатов РСФСР. Ход его транслируется по первому каналу телевидения. Смотрю, не отрываясь. Понимаю, что именно там сейчас формируется будущее страны. Отчётливо виден противовес двух сил. С одной стороны, то есть от «Демократической России», напористо — Борис Ельцин и председатель Верховного Совета РСФСР Руслан Хасбулатов. С другой – (от недавно созданных организаций «Коммунисты России» и «Союз») выступают Светлана Горячева и Владимир Исаков. Эти призывают к взвешенности в решении вопросов. Первым же нужны только быстрые решения.
4 апреля на съезде, после того как был заслушан доклад о политическом и социально-экономическом положении в РСФСР, неожиданно слово для заявления просит Борис Ельцин. И предлагает: «Принять решение съезда о перераспределении полномочий высших органов власти РСФСР. То есть передать Верховному совету, до избрания президента России, ряд полномочий съезда, в том числе: «Осуществлять безотлагательные, (внимание!) чрезвычайные меры для выведения общества из кризисной ситуации, защиты экономического суверенитета РСФСР, обеспечения перехода к рыночной экономике, реорганизации и укрепления систем правопорядка, предотвращения, приостановки и прекращения забастовок».
Причём в начале своего выступления он говорил о нарастании социальной напряжённости в различных регионах и о том, что масштабы шахтёрских забастовок, особенно после их встречи вчера с Председателем Совета министров СССР В. С. Павловым, расширяются. Поскольку тот, дескать, никаких мер для снятия напряженности в шахтёрских регионах не принял.
Понимаю, — это блеф. Какие меры можно реализовать практически за одну ночь, если «напряжённость» в шахтёрской Инте, буквально, нагнеталась на митинге только вчера? Но даже не это главное. Тема забастовок, обозначенная им, к которой Борис Ельцин апеллирует, (чтобы ему были переданы чрезвычайные полномочия съезда), разъяснила всё окончательно. Искусственно нагнетаемая ситуация в Инте, на угольных предприятиях нашего провинциального шахтёрского города, действия стачкома, чтобы срочно начать забастовку, всё это делалось по указке из Москвы.
Чтобы Борису Ельцину дать повод взять власть в свои руки, оставив съезду народных депутатов РСФСР декоративные права управления Россией. Вот какая «демократическая» (!) Россия» приходит на смену «тоталитарной КПСС». И вот какие она использует приёмы захвата власти!
Так что не случайно митинг (о нём я писала выше) был организован накануне заявления Ельцина, то есть 29 марта. Случайных совпадений между действиями нашего стачкома шахтёров и Ельцина в Москве практически не припомню. Эта прямая связь отслеживается, в том числе, и с действиями депутатской группы «Право» в отношении к компартии. Так что Ельциным в Москве сделана заявка на государственный переворот, а наши ретивые его помощники в лице стачкома были в курсе и участвовали в его подготовке.
И происходило это всё на наших глазах».
***
Злая ирония судьбы. Спустя всего три года, будучи уже президентом России, Борис Николаевич «отблагодарил» интинских шахтёров за ту горячую, добросовестную поддержку. В 1994 году он лично подписал с Международным Валютным Фондом (МВФ) договор на поставку в нашу страну валютных кредитов. В одном из пунктов этого договора была прописана ликвидация ряда российских предприятий.
Объединение «Интауголь», в состав которого тогда входило пять шахт, находилось в этом списке. Простым росчерком пера Борис Николаевич Ельцин, тот самый президент России, которого шахтёры практически на своих плечах привели к президентству, подписал смертельный приговор моногороду на Крайнем Севере, оставив шахтёров Инты без работы.
Именно тех шахтёров, которые ему помогли прийти к власти. Правда, безработица не коснётся лидеров того профсоюзного движения.
