Глава 15. Партийный этап в моей жизни
Надежды на обновление
Почти одновременно, то есть той же осенью, когда создавался концерн, всё в том же 1989 году, в партийной организации города началась подготовка к Внеочередной (17-ой) городской партийной конференции. Необходимость её проведения была продиктована абсолютно закрытой в то время политикой ЦК КПСС, отсутствием из Москвы чёткой и ясной информации о курсе партии.
Ещё совсем недавно представить такое было невозможно.
Теперь же мы наблюдали, как горбачёвская «перестройка» приводила всю систему управления государством к «шараханью» из стороны в сторону, события были то невнятными, то вдруг развивались с бешеной скоростью. Рядовые члены компартии, работники горкомов не понимали, что происходит, чего ждать, к чему готовиться? В то время прошёл ряд закрытых пленумов ЦК компартии, слухи об этом доносились и до нашей глубинки, но тексты резолюций тех пленумов так никто и не увидел. Сведения коммунисты черпали из центральных СМИ, разные слухи подбрасывались через стачкомы.
Всё это, мягко говоря, удивляло интинских коммунистов, вызывало разные подозрения, поскольку создавалось впечатление, что Центральный Комитет КПСС не случайно абстрагировался от коммунистов на местах, прекратив с ними обмен информацией, практически бросив городские и районные парторганизации на самовыживание. Всё громче высказывалось мнение: «Они что там — в Москве — совсем не управляют процессами или заняты какими-то своими делами?»
Только спустя более двух десятков лет станет приоткрываться информация о том, что же на самом деле происходило в то время в высших эшелонах власти в столице СССР.
Хотя, живя в провинции, мы и без прямых доказательств многое понимали и о многом догадывались. Было очевидно, что идёт методичная работа по разрушению базисных основ социалистического государства. Начиналось всё с выдвижения жёстких, естественно, неожиданных для подавляющей части населения страны, лозунгов: «Долой Советскую Армию, Органы госбезопасности, Советскую власть, Компартию!». Заявления эти прозвучали на первом демократически избранном съезде депутатов СССР. Их активно транслировали, тиражировали через СМИ.
Все прежние достижения страны отвергались или ставились под сомнение. Сознание людей подверглось массированной атаке, с целью внушить, что всё «советское» в стране — это то, от чего необходимо срочно избавляться, что «советское прошлое» у нас должно вызывать стыд и желание покаяться. Что экономика СССР в загоне, и что «дальше так жить нельзя!». Одновременно, походя, на наших глазах разрушалось всё лучшее, что в стране, безусловно, было, чем мы справедливо гордились. Но мы же привыкли думать, что, дескать, «им там — в Москве — виднее», поэтому воспринимали эти разговоры со смешанными чувствами: «Так-то оно так! А вроде всё и не так плохо!» Конечно, мы не жировали, но и с голоду никто не помирал.
Подтверждение тому, что наша страна в середине 80-х годов прошлого века была вполне самодостаточной, нахожу в той же книге Михаила Полторанина:
— «Да, весь хозяйственный механизм страны нуждался в оздоровлении. Но Советский Союз не был нищим на паперти, о чём врут сегодня телеприслужники олигархов. Держава прочно стояла на ногах. В 1985-м году у СССР практически не было внешнего долга (а в 91-м он уже составил колоссальные суммы). Да, цена нефти в мире упала до десяти долларов за баррель (значит, везде наблюдалась рецессия). Но страну ещё не успели посадить, как наркомана, на две трубы — нефтяную и газовую.
Всем тогда хотелось большего, хотя за экономические показатели стыдиться не приходилось: за 1981-1985 годы валовой национальный продукт СССР возрос на 20% (в США — только на 14, в Италии, в Англии и Франции — меньше, чем на 10%). Даже в 87–м году по инерции страна сохраняла стабильное положительное сальдо во внешней торговле; превышение экспорта над импортом исчислялось многими миллиардами долларов. Шёл выпуск продукции в многопрофильных отраслях — даже капстраны покупали у нас силовые турбины, шагающие экскаваторы, механизированные комплексы для угольных шахт, станки, самолёты, конденсаторы, речные суда на подводных крыльях и многое-многое другое. И всё это на глазах стало испаряться.
Помнится, все мы тогда ворчали: «Мало заботится о нас государство». Мы, журналисты, особенно, и подзуживали читателей в своих публикациях. Пять копеек стоил проезд в метро и автобусах, а хотелось ездить бесплатно. За киловатт-час электроэнергии платили четыре копейки, на том же уровне с нас брали за квартиры и газ, а мы возмущались; почему не снижают цены! В бесплатной медицине мы требовали введение института семейных врачей, а в бесплатном высшем образовании — постоянного повышения стипендий».
Я тоже помню, как появлялись эти новые идеи в прессе. С середины 80-х годов в газетах и в журналах печаталась одна сенсационная «новость» за другой. Не отставало и телевидение. Одновременно под лозунгом «Свобода печати, гласность народу!» всякие требования к СМИ, чтобы «сенсации» проверялись на качество, были сняты.
Народ «проглатывал» всё, что публиковалось, спрос в то время на газеты и журналы был огромным. И общественное мнение закачалось. Началось отторжение от всего советского, от компартии.
***
В компартии действительно стали происходить необратимые процессы, как пишет Полторанин, «обуржуазивание» её лидеров. В провинции это принимало больше форму некоего «омещанивания». В первую очередь, оно проявлялось в том, что ценности аскетизма у интинской партноменклатуры стали отходить на второй план. Хотя сами партийные руководители вряд ли это понимали. Жизнь их была налажена, обеспечена, а чтобы не было неожиданностей, окружение тщательно подбиралось.
Небольшое отступление, вполне вписываемое в общую картину понимания тогда происходившего. Вспоминается, что подготовка к городской конференции 1987 года в Инте, то есть ещё за два года до событий, о которых пойдёт речь в данной главе, уже проходила под влиянием горбачёвской перестройки.
Хорошо помню, как собирались директора школ и обсуждали новации, о которых, мы считали, необходимо говорить на конференции и внести эти предложения в её резолюцию. В том числе, на наших встречах говорилось о том, что деятельность секретарей, аппарата горкома партии Инты не удовлетворяет требованиям времени.
Возглавляла те встречи директор школы № 1, Валина Светлана Никаноровна, она даже иногда собирала нас у себя на квартире. В какой-то момент произошла утечка этих разговоров, и стало понятно, что суть наших высказываний доходит до горкома. Появился такой неприятный осадок. Стало понятно, что нас элементарно «разводят», выражаясь современным языком, собирают всех вместе, выслушивают наши соображения, чтобы в итоге нейтрализовать.
А когда стало известно, что Валина — подруга секретаря горкома партии Надежды Ушмановой, к деятельности которой, в том числе, и высказывались учителями основные претензии, всё окончательно прояснилось.
В итоге, в докладе на конференции секретарь горкома по идеологическим вопросам отдельные наши предложения учла. Как говорится, и, слава Богу! Только методы получения информации показались, деликатно выражаясь, не корректными, и уж совсем не соответствующими «новым требованиям демократии» в КПСС. Разве не честнее было встретиться со всеми руководителями школ лично самой Ушмановой, а не собирать информацию через подставное лицо?
Поэтому, готовясь к очередной конференции, мы ожидали от секретаря горкома всего, что угодно, а это уж совсем не прибавляло авторитета горкому партии в целом. Хотя, надо признать, что основная часть учительства на фоне бурливших перестроечными идеями шахтёрских парторганизаций, в тот момент занимала весьма консервативную позицию. Это потом учительские организации будут вовлечены в партийную жизнь города, как никакие другие. И проявят себя вполне «демократично», в духе «нового времени».
А уж события в Москве, конечно, не могли оставить равнодушными коммунистов Инты и, в первую очередь, городской партийный актив, который, разумеется, тоже был вовлечен в «перестроечный» процесс, не сидел, сложа руки, вел активную подготовку к внеочередной партийной конференции, которая должна была состояться в ноябре-декабре 1989 года.
Забегая вперед, скажу, что на этой конференции будет принята резолюция, направленная в адрес ЦК КПСС такого содержания: «Выражаем глубокую озабоченность нарастающим напряжением в рядах коммунистов. Не преодолевается кризис доверия трудящихся к партийным органам и к партийному аппарату, а более того, нарастает. Наметились тенденции к расколу партии, выходу из её рядов. Всё труднее достигаются консолидация, единство действий коммунистов. Перестройка партийной деятельности в стране отстаёт от перестроечных процессов в обществе, порождая неудовлетворенность и пассивность коммунистов».
Это была честная и тревожная оценка происходящих в стране и в Инте событий. Никакой реакции со стороны ЦК КПСС на эту резолюцию, насколько мне известно, не последовало.
***
Итак, идёт подготовка к внеочередной партийной конференции. Накануне во всех партийных организациях предприятий и учреждений прошли партсобрания, на них горком партии предлагал заранее обсудить два вопроса: «новую платформу деятельности городской партийной организации» и «предложения по структуре выборных органов».
Эти формулировки звучали непривычно, совершенно новаторски: «Новая платформа деятельности», «Новая структура выборных органов» (!), и, безусловно, отражали новые подходы в деятельности горкома, потому что все эти инициативы исходили именно от него, а предварительно — обсуждались в аппарате и в кругу партактива. К тому времени свои «реформаторы» появились в среде и интинской партийной номенклатуры. Она тоже была охвачена желанием перемен, в том числе, и в кадровых вопросах.
Как покажет конференция и события, последующие за ней, группа коммунистов из числа молодых заведующих отделами и инструкторов горкома партии, а также примкнувших к ним секретарей партийных организаций, (а кое-где — их замов), готовилась частично сменить действующий в то время секретариат интинского горкома КПСС. И, в первую очередь, сместить с постов первого и второго секретарей.
Эти посты казались им наиболее важными и привлекательными. Кто-то из этих «младореформаторов» искренне хотел «спасти ситуацию», а кто-то стремился, по ходу дела, реализовать собственный конъюнктурный запрос.
Накануне конференции из состава этой группы были выдвинуты свои кандидатуры на должности секретарей горкома. Но поскольку интинские партийные реформаторы действовали в рамках номенклатурной системы, то есть по принципу: «и хочется, и как бы, на всякий непредвиденный случай, не поссориться с существующим руководством», их шаги были половинчатыми и, как показала конференция, — для них непродуктивными.
Но главное не это. Главное, что продемонстрировала последняя на интинской земле — 17-ая Городская партконференция, это то, что в едином желании изменить ситуацию в городе, в его партийном руководстве, естественно, с благородной целью «демократических преобразований», воедино срослись в тот день все городские вольнодумские тенденции: в партноменклатуре, в концерне, в производственных коллективах и в стачечном движении.
Накануне конференции ситуация была предельно «разогрета» событиями, происходящими в городе в течение всего 1989 года (об этом я писала выше). Поэтому ход этой конференции, её результаты полностью предугадать и срежиссировать заранее оказалось невозможно.
Как неоднократно происходило в переломные моменты течения истории, свою, неожиданно определяющую роль, начинал играть его величество — субъективный фактор.
Конференция началась в 10 часов утра 19 января 1990 года, а закончилась лишь в три часа ночи 20 января. Ход её транслировался по городскому радиовещанию. За развитием событий, полных новых демократических веяний, что там происходили, вызывающих удивление, восторг и даже испуг, внимательно следил весь город.
Мы с мужем были избраны на конференцию делегатами от своих партийных организаций и находились в зале. Он, как директор шахты «Западная», а я от своего учительского коллектива школы № 4.
В ходе конференции были утверждены для обсуждения три основных вопроса:
- Об оценке деятельности горкома КПСС;
- Проект Политической платформы городской парторганизации;
- Предложения по структуре выборных органов.
Судя по повестке дня, просматривалось намерение горкома партии учесть факторы бурно развивающихся в стране и в городе событий. Начиная с июля 1989 года, когда в городе грозно заявило о себе рабочее движение, горком, секретари, бюро горкома были вынуждены «ускорять» свои действия (Помните, две главные фразы у Михаила Горбачёва – «перестройка» и «ускорение»?), учитывая быстро меняющиеся в городе обстоятельства.
Времена безмятежной работы, размеренной, спокойной жизни у работников горкома закончились. Они пытались перехватить инициативу у стачкомовцев, поставив перед собой задачу: «Развивать процессы демократизации, гласности, оказывать влияние на решение социально-экономических проблем города».
Этот тезис так и будет записан в постановлении конференции. Чтобы найти решение, как же сохранить своё влияние в городе, за два (предшествующих конференции) года, горком провел 25 пленумов, заседаний бюро, причём 16-ть из них — за последние полгода. Для понимания напомню, что, например, пленумы в спокойные времена проводились один раз в квартал.
В тексте постановления конференции будет также записано: «Чрезвычайные события обнажили то, что в обычной обстановке было неочевидным — кризис устаревших форм и методов в работе партии, её первичек, поставил перед нами необходимость переосмыслить и изменить всю партийную практику, что и призвана сделать наша конференция».
А в резолюции прямо назывались причины её внеочередного созыва:
- «Состояние общества, партии. Желание остановить негативные, разрушительные процессы.
- Недоверие к секретарям, бюро, аппарату, олицетворяющим в общественном сознании горком партии.
- Устаревшие принципы работы горкома, объективно не позволившие выборному органу, то есть ГК КПСС, встать во главе происходивших в городе процессов.
- Серьёзные социально-экономические проблемы города, часть из которых приобрела особую остроту».
Городской партийный актив всё ещё надеялся, что предпринимаемые им шаги изменят ситуацию в Инте, удержат её. А там, глядишь, и в Москве всё образуется.
Это сейчас, спустя более двух десятков лет, перечитывая вновь строки из того постановления, я понимаю, что «изменить партийную практику» уже не будет ни времени, ни возможности.
А тогда никто из коммунистов в провинции, да и многие рядовые работники в ЦК КПСС, не предполагали, что над партией завис дамоклов меч, который «до основания» очень скоро разрушит её функцию «направляющей и руководящей» силы в Советском Союзе. Да и сама страна — Союз Советских Социалистических Республик — скоро исчезнет с лица земли и из всех карт мира.
И ещё. На какие же «чрезвычайные события» намекала в постановлении наша конференция? Про многотысячные митинги на городской площади и избрание рабочкома, про реорганизацию объединения угольных предприятий в концерн и перевыборы руководства объединения «Интауголь», — я писала выше. Кроме того, вскоре были переизбраны руководители городского исполкома и территориального горкома профсоюзов.
То есть практически на интинской земле, в нашей Коми северной провинции, твёрдой поступью, почти не встречая на своём пути сопротивления, шли «перестройка» и «демократизация», о которых мы постоянно слышали с экранов телевизора, и подзаряжались этой энергией обновления общества.
Всем хотелось перемен. Коммунистам тоже. А Инта (повторюсь) всегда шагала в ногу со временем.
Но мы и представить себе не могли, какую цену заплатит вся страна за свое такое, казалось бы, естественное желание перемен к лучшему.
Как и не понимали, что Горбачёвым и Ельциным разыгрывается политическая авантюра, равной которой не было в истории человечества — за короткий срок сломать первое в мире социалистическое государство и, в первую очередь, машину управления им, развернув на 180 градусов.
То есть, по сути, повернуть историю страны на семьдесят лет назад — в начало двадцатого века, когда в России правил император, развивался капитализм, а российская промышленность накануне первой мировой войны якобы достигла размаха большего, чем за все годы построения социализма. По крайней мере, именно об этом, как по команде, активно заговорили в СМИ аналитики и пропагандисты периода перестройки.
Вернусь к конференции. Надо отдать должное идеологическому отделу горкома партии, который возглавлял тогда Евгений Владимирович Савинов (полагаю, тексты резолюции, постановления конференции составлялись им). В каждом пункте тех документов — серьёзная озабоченность тем, что происходит в стране, в партии.
О Евгении Савинове необходимо написать отдельно. В бытность моей работы в комсомоле, он возглавлял комсомольскую организацию шахты «Капитальная», был самым ярким комсоргом того времени. Он умел зажигательно, образно говорить. Писал стихи, причём мгновенно, по ходу ситуации, точно попадал в образ, мог сразу сочинить даже поэму. Был незлобив, верен дружбе с теми, с кем разделял убеждения. И в общении — очень обаятельный, приятный человек.
С годами, придя после Высшей партшколы работать в аппарат горкома партии, он стал искусным аппаратчиком. При этом искренне верил в марксизм–ленинизм. В то, что лучшей теории социального равенства человечество не придумало. И что «перестроечные» перемены должны только улучшить ситуацию в стране, но никак страну не разрушить «до основания».
Все, с кем я общалась в то время: учителя, друзья, знакомые, в это верили и не хотели ничего другого. В какой-то момент мы с Евгением оказались по разные стороны развития событий.
Хорошо, что не навсегда.
