Закончил С.Н. Штипельман Московский горный институт в 1941 году, и приказом заместителя наркома угольной промышленности его направили для работы на шахтах Воркуты. Стране остро не хватало угля, посему ряд молодых специалистов призвали не на фронт, а на службу в районы Крайнего Севера, где не так давно стали добывать уголь.
Вначале Семён Штипельман работал горным мастером, потом заместителем главного инженера воркутинской шахты «Капитальная». В апреле 1943 года по распоряжению начальника политотдела Печорского ГУЛАГа его послали в посёлок Инта помощником руководителя политотдела по комсомолу. Но уже в 1945 году он был назначен начальником шахты № 9, переименованной позже в шахту «Капитальная».
Именно при нём эта шахта получила мощный толчок к развитию.
… «За это время коллектив шахты осуществил 50 крупных организационно-технических мероприятий по внедрению новой техники, механизации и автоматизации производственных процессов добычи угля. По всем лавам шахты внедрено металлическое крепление, освоены мощные очистные комбайны «Украина» и «Донбасс-4М», переведены на автоматическое и дистанционное управление конвейерные линии, сигнализация, водокачки. Впервые в практике работы угольной промышленности СТРАНЫ введён уникальный автоматизированный транспортер КРУ-350, который позволил уголь отправлять от места его добычи сразу на погрузку в железнодорожные вагоны. В результате, коллектив шахты за пять лет увеличил уровень механизированной навалки угля с 40,5% до 86,8%. Производительность угольных комбайнов возросла с 11,3 тысячи тонн до 15,7 тысяч тонн в месяц. В 2,8 раза повысилась производительность погрузочных машин. Шахта с проектной мощностью в 600 тысяч тонн в год выросла в шахту – миллионку» …
Эти строки читаю в книге «Город на большой Инте», составленной историком и краеведом, основателем Интинского краеведческого музея – Любовью Никитичной Малофеевской. Причём мною использована далеко не вся информация из этой книги о том, что было внедрено Семёном Штипельманом в период его работы на «Капитальной». Здесь приведен лишь ряд тезисов, а верить Малофеевской можно в полной мере, потому что о событиях тех лет она пишет, основываясь строго на документальных данных.
Пять лет Любовь Никитична скрупулезно изучала в архивах Республики Коми документы гулаговского прошлого Инты. Каждый раз открывая её книгу, я всегда нахожу новые документальные источники о том, как наш город закладывался, строился, узнаю новые факты из его гулаговского прошлого, хотя на моих глазах проходили многие и многие интинские события.
И особые чувства уважения и гордости за интинцев, освоивших и украсивших это, когда-то гиблое место на Крайнем Севере, переполняют меня.
Например, читаю: «27 августа 1964 года, в канун профессионального праздника – Дня шахтёра, ОСПС и Совет народного хозяйства Коми АССР присвоили коллективу шахты № 9 (позже названа «Капитальной») звание «Коллектива коммунистического труда», а в 1966 году Указом Президиума Верховного Совета СССР шахте был вручен орден Трудового Красного Знамени. Дело в том, что уже в первом полугодии 1964 года коллектив шахты достиг уровня производительности труда и себестоимости добываемого угля, запланированных через ТРИ года, то есть на 1967 год».
Ещё раз хочу подчеркнуть, что истоки многолетнего лидерства этой шахты в городе и даже в стране были заложены именно при Штипельмане.
В то время, когда заслуги «Капитальной» высоко оценит правительство страны, Семёна Наумовича уже призовут работать заместителем начальника комбината «Интауголь», а чуть позже, в 1964 году его утвердят в должности начальника, где он проработает больше десяти лет. При этом его связь с шахтой не прервётся. Она — его детище, начало «чуда» шахты № 9 («Капитальной») заложено при нём, в конце 50-х годов. В 1966 году его заслуги будут удостоены высокой награды — орденом Ленина.
Все, кто знал Штипельмана, подчеркивали, что это был очень грамотный, талантливый, умелый организатор и смелый человек. И большой новатор. Он был в курсе всех новинок производства, просматривал всю специальную техническую, экономическую литературу, запрашивая всю новую экспресс-информацию института ЦНИЭИуголь. При нём на всех шахтах Инты были внедрены самые новаторские по тому времени технологии добычи угля и горнодобывающие комплексы.
«Бесцеликовая выемка угля, изгибающиеся безразборные конвейеры, многоканатный подъём, новые угледобывающие комплексы и проходческие комбайны с телескопическими перегружателями, лавы «тысячницы», скоростная проходка и многое другое. Сначала на шахте, а потом в объединении «Интауголь» Штипельман создал коллективы единомышленников, творчески, последовательно решавших труднейшие производственные и технологические вопросы. Шахта, а позже весь комбинат стали научным полигоном и лабораторией передового опыта Министерства угольной промышленности СССР». (Е.Н. Рыбалко, газета «Искра», 9 января 2003 года.)
Именно при Семёне Наумовиче была введена в строй новая шахта № 15 (позже переименована в шахту «Интинская»), будут построены горно-обогатительные фабрики ГОФ «Капитальная» и ГОФ «Интинская». С использованием автоматизированных технологий очистки угля интинский уголь станет более высокого качества. До этого его от породы отделяли ручным способом, используя женский труд породоотборщиц.
Хочу подчеркнуть, что таких мощных результатов удавалось добиваться не палочной системой ГУЛАГа, который, к счастью, уже был разрушен. Дело было в том, что город с воодушевлением расставался со своим незавидным прошлым, переживая интеллектуальный, технический, объединяющий всё население Инты подъём. Это были чрезвычайно сложные в бытовом плане, но и прекрасные годы развития города, его угольной отрасли.
Рабочий день С.Н. Штипельмана начинался рано. В семь утра он пешком обходил все городские стройки — новый центр города тогда активно строился, а в 9-00, на планёрке начальника комбината разговор уже шёл только по существу. Обмануть Штипельмана было невозможно, и не было случая, чтобы его распоряжения не исполнялись. При этом работать с ним было очень легко:
«Семён Наумович был человеком безукоризненной инженерной этики, личной скромности и дисциплины. Строго спрашивая за упущения, нерадивость, некомпетентность, невыполнение заданий и поручений, он никогда не унизил и не оскорбил ни одного работника». (Е.Н. Рыбалко, газета «Искра», 9 января 2003 года).
Человек думающий, добросовестный, начальник комбината занимался не только шахтами, не забывал о здоровье шахтёров, и сделал всё, чтобы начали действовать совхозы «Большая Инта» и «Петруньский», чтобы в городе на Крайнем Севере появилось своё свежее молоко и мясо. При нём построили Дворец спорта «Шахтёр». До сорока лет он сам играл за футбольную команду шахты «Капитальная». Хорошо понимая, какую роль играет спорт в оздоровлении северян, Штипельман всячески помогал развитию спорта в нашем городе. Не случайно, именно при нём интинские хоккейная и футбольная команды участвовали во Всероссийских соревнованиях, играли в классе «Б». Для нашего небольшого провинциального городка это было большим достижением.
В те годы город Инта несколько лет признавался победителем соревнования по благоустройству среди городов Северо-Западного региона страны. Тогда в Инте были сняты два художественных фильма: Георгием Чухраем — «Жили-были старик со старухой» и «Случай на шахте восемь» по сценарию Валерия Фрида и Юлия Дунского. Последние были сидельцами интинского Гулага вплоть до своей амнистии в 1954 году.
А ещё шахтёры уважали Семёна Штипельмана за честность, не грешил он накопительством, семья жила скромно. Когда его сын Борис в 1970 году окончил Ленинградский горный институт и вернулся на работу в Инту, отец сказал ему: «Чтобы стать хорошим горняком, надо начинать карьеру с самого трудного участка».
И отправил сына горным мастером на далеко не передовой добычной участок № 4 шахты «Восточная».
Ушёл из жизни Семён Наумович в 1975 году, в возрасте 57 лет. Подкачало здоровье. Как многие руководители тех лет, он долго не обращался к врачам, потом был поставлен неверный диагноз — пневмония. А потом стало поздно.
В нашем провинциальном городе угольщиков, благодаря труду именно таких людей, как Штипельман, мы вовсе не ощущали своей провинциальности. Отношение к делу у плеяды руководителей Инты того времени естественно влияло и на личностное становление интинских ребят моего поколения. Нам было с кого брать пример. А ещё — мы росли с чувством абсолютного равенства наших возможностей.
Напомню, что рассказ о С.Н. Штипельмане возник по ходу повествования о моём отце — Георгии Алексеевиче Логинове, в бытность его работы фельдшером на шахте «Капитальная». Так называемый, медицинский пункт (медпункт) находился при каждой шахте.
Работа на угольном предприятии — опасная: обрушение кровли, взрывы, травмы, всё это могло произойти в любой момент. И происходило. Три фельдшера, по очереди выходя на сутки в смену, всегда были начеку, в моменты аварий действовали в зависимости от ситуации и часто спускались в шахту.
Сталкиваясь с моим отцом во время работы на «Капитальной», Штипельман ценил фельдшера Логинова за умение быстро находить решение в самых тупиковых случаях. Именно его из трёх, работавших тогда на шахте медработников, он срочно вызвал к себе домой, когда его любимица, пятилетняя дочка Раечка, случайно проткнула себе верхнюю губу металлическим кольцом от дверных ключей; снять кольцо с губы в семье не смогли, — казалось, что операция неминуема, придётся губу разрезать. Отец был в отгуле, но тут же прибыл по вызову и удалил кольцо настолько профессионально, что от раны на лице ребёнка не осталось и следа.
И ещё… Когда папа работал на этой шахте (я училась тогда в младших классах), то часто бегала к нему, чтобы принести горячий обед, заботливо приготовленный мамой. Идти было не близко, автобусы тогда ходили редко, и мне частенько приходилось весь путь преодолевать пешком (а это километра три). Но меня это не пугало.
Мне нравилась стерильная атмосфера медпункта, белые стеклянные шкафчики, запах лекарств. И папа — уютный такой, в белом халате. А ещё — меня буквально завораживало огромное здание шахты, какой-то постоянный грохот, и шахтёры в робах, с закопченными от угля, усталыми лицами.
В начале 60-х годов отец параллельно начнёт служить судмедэкспертом в лечебном объединении Инты, где проработает почти 14 лет. Мне кажется, именно эта служба патологоанатомом, постоянное препарирование трупов надломила его, подтолкнула искать отдохновение в употреблении спиртного. В апреле 1965 года он параллельно начнёт работать в психоневрологическом отделении городской больницы, где прослужит более десяти лет, вплоть до выхода на пенсию по инвалидности.
Работа там тоже была эмоционально очень непростой. Отец, человек тонкий и ранимый, не найдет в себе силы противостоять прессингу тех «картинок», что ему придётся там ежедневно наблюдать. Мама не мирилась, боролась за мужа, как многие жены того периода: то обращалась в партком, то разгоняла «друзей».
Мы с сестрой Людой всегда были на стороне мамы. Только после того как отец умер, я тысячу раз глубоко раскаивалась в том, что была к нему несправедлива и невнимательна. Он же, приходя в наш дом, уже с порога, прикасаясь к дверной ручке, привинчивал её, расшаталась табуретка — ремонтировал, исправляя все огрехи нашего неумелого хозяйствования. И делал всё, молча, по ходу своего движения по квартире.
Помню, как-то я прилетела в Инту после отпуска с 6-летней дочкой и массой вещей. Тогда, в 1977 году из Москвы мы везли на север почти всё: от яиц до туалетной бумаги. По каким-то причинам муж не смог меня встретить. Позвонила папе домой, он уже очень болел и плохо передвигался, но через несколько минут уже приехал за нами на такси. Сразу же прийти на помощь, для него, как и для мамы, было совершенно обыденным, само собой разумеющимся делом.
Отец нам с сестрой о своей работе мало что рассказывал, а вот с мамой они были очень откровенны. Знали обо всех ситуациях, что каждому из них приходилось переживать в коллективе. Так вот мама потом рассказывала мне, как работая в отделении неврологии городской больницы, отец, будучи человеком честным, поддержал группу врачей, работавших там же. Они выступили против нарушения законности, которые появились здесь после отъезда в Тулу Иосифа Менделевича Комадея, возглавлявшего это отделение с 1967 по 1974 годы.
Человек порядочный, настоящий врач-профессионал, Комадей сформировал в отделении высокопрофессиональный коллектив, атмосферу уважения и доверия. При нём сотрудники самоотверженно служили главному своему предназначению — лечили пациентов. К слову, Иосиф Менделевич ценил и Георгия Логинова, как специалиста и как человека. Уважение было взаимным. Комадея не стало, зав. отделением назначили нового врача; и обстановка в неврологии резко изменилась.
Много раз мне самой приходилось наблюдать подобные коллизии в разных коллективах: если уходил добротный руководитель, а замена происходила неадекватная — коллектив неизбежно менял своё лицо. Так произошло и в неврологии: в отделении появилось «левое» новшество — больничные листы стали выдавать здоровым пациентам за деньги, а кое-кому и незаконно оформлять инвалидность.
Появилась и другая данность. При лечении больных от алкоголизма в те годы на определённом этапе лечения требовали, чтобы больной выпивал сразу двухсотграммовый стакан водки. Видимо, чтобы вызвать отвращение к ней. Разумеется, каждый родственник приносил водку в больницу не стаканами, а в полулитровых бутылках. В итоге, лишних бутылок накапливалось прилично. Новое руководство отделения через подставных лиц стало сдавать их в магазины в нераспечатанном виде целыми партиями, присваивая себе полученные деньги. В маленьком городке, в небольшом коллективе долго скрывать такое невозможно.
Так что вскоре в отделение прибыла новый врач (по предположению мамы, её туда направили специальные органы), чтобы разоблачить это безобразие. Но отец считал, что та врач была просто порядочным человеком, возмутилась увиденным и не стала молчать о том, что происходило в неврологии, сообщила в прокуратуру. Разразился скандал. Прислали комиссию, факты нарушения закона подтвердились. Заведующий отделением получил срок, кое-кого из его сообщников отстранили от работы. А кто-то остался: медбратьями здесь работали бывшие заключённые из «лесных братьев» и «бандеровцев».
Они-то и начали «травить» честных специалистов, при этом агрессивный тон задавали именно те, кто недавно освободился из лагеря, делая всё исподтишка. Сколотив группу, что называется, «по интересам», они стали прямо в лицо издеваться над тем, что отец служил офицером и что русский по национальности. Говорили, что «мы вас ещё достанем и покажем вам «кузькину мать». Друзья отца, бывшие офицеры — медики, работавшие в других отделениях больницы: Уксусов Семён Николаевич, Мещеряков Иван Архипович частенько заходили к отцу и делились похожими наблюдениями.
Отцу бы посмеяться над этим, но его, видимо, задевала беспомощность своего положения. Тем более что новое руководство то ли не смогло, то ли не захотело разрядить эту нездоровую в отделении обстановку.
А может быть и не знало о ней. Одним словом — появились звонки-звоночки начала другого времени. Не все в состоянии были к нему приспособиться.
А мои родители были теми самыми «совками», о которых в последние годы принято говорить и писать иронично. Они и вправду были «совками» — советскими гражданами, то есть людьми советского воспитания, со скромными запросами, при этом честно трудились, не приспосабливались, сохраняли достоинство в разных ситуациях.
Долгие годы они были рядом с нами. Мы с сестрой пропитывались атмосферой их взаимоотношений, их отношения к жизни, к людям, к различным жизненным обстоятельствам. И, конечно же, не учитывали их ошибки, поступая часто по-своему, «изобретая свой велосипед».