Еще шёл суд, а на шахте уже был издан приказ «О сокращении численности штата», согласно которому ликвидировались должности: генерального директора (В.И. Шахтин); директора по коммерческой деятельности (Шамрай Б.С.) – поскольку продажу угля и приобретение оборудования передали специалистам из «Интауголь»; руководителя отдела информации и связей с общественностью (Шахтина Т.Г. Я вернулась на эту работу из ЦИСО «ИУ» на шахту вслед за мужем) и специалиста отдела (Ю.А. Бондарь)

 Когда из всего коллектива демонстративно сразу же были уволены эти четыре вышеназванные персоны, разумеется, никто не удивился, в том числе и сотрудница моего отдела, очень добросовестная, с большим достоинством девушка – Юлия Бондарь.

 Ей предложили какую-то работу на шахте, но она, из солидарности со мной, ничего мне не рассказывая, стараясь не расстраивать, наотрез отказалась и уехала в Москву.

 Шахтину и Шамраю, дабы соблюсти формальности, тоже предлагали должности, что-то вроде горных мастеров. Они отказались, потому что понимали всю фальшь этого предложения. Борис Семёнович Шамрай вместе с женой Наталией вскоре покинули город.

 Что касается меня, то ещё в декабре 2000 года, сначала в связи с обострением бронхита, а с января 2001 года с подозрением на туберкулёз, меня стали лечить в Инте, а потом в Москве. Полгода мне было не до всех этих разборок, хотя информация о том, что происходило на шахте, до меня доходила, но, к счастью, как через толстое стекло. Иначе организм не выдержал бы – лечение проходило трудно. Меня, буквально, «корёжило» от медицинских препаратов, так как под их воздействием стал болеть желудок, а ещё – в тубдиспансере в Москве при обследовании бронхов занесли один из стафилококков. В общем, было невесело. В результате, моё увольнение несколько задержалось, что чрезвычайно раздражало новое руководство (Потловатый).

 А что Владимир Ильич? Несмотря на все попытки деморализовать его, он не был сломлен и не опустил руки.

 Вместе со своим другом и коллегой – Владимиром Владимировичем Федановым, находясь уже в Москве, продолжал бороться за сохранение шахты. Оспаривал в судах неправомерное решение о банкротстве предприятия. (К слову, через год суд признает, что дело о банкротстве было начато незаконно!)

 Они встречались с чиновниками разных государственных структур в Москве, в Северо-Западном представительстве президента России, то есть с теми, кто, казалось, должен был бы озаботиться происходящим в Инте, и с позиции государственного подхода – быть заинтересованным сохранить одну из лучших угольных шахт страны. Передавая документы, на цифрах Шахтин доказывал: шахту ещё можно спасти, у неё отличный потенциал, и что на самом деле – на предприятии идёт не «оздоровление», а разрушение крепкого хозяйства.

 Но реакция «наверху» была вялая. Это в Инте горняки привыкли к мысли, что добываемый ими длиннопламенный энергетический уголь – стратегический запас страны, который всегда будет востребован. И что шахты надо сохранять, если вдруг (не дай Бог!) война или проблемы с газо-нефтедобычей…

 А в Центре страны интереса к трудно добываемому топливу и затратному производству уже не было никакого, поскольку, как говорится, государственная «концепция» изменилась…

***

 На шахте же в это время новое руководство в лице Михаила Дьконова с управлением такого крупного угольного предприятия, как «Западная», явно не справлялось. Разрушать-то всегда проще, создавать – значительно сложнее! Вскоре подтвердилось, что и задачи – «оздоровить» предприятие и преумножить его потенциал – перед Дьяконовым не ставилось. Его роль сводилась к созданию на базе ОАО «Шахта «Западная» нового акционерного общества, а его капитал использовать в интересах лиц, сидящих в «Интауголь».

 Чтобы не быть голословной, приведу лишь некоторые примеры дьяконовского управления. Приступив к работе, он тут же ввёл запрет на исполнение специалистами шахты действующих здесь до этих договоров «О продаже шахтного угля» и «Об обеспечении предприятия материально-техническими ресурсами». В результате, отдел сбыта, не понимая логики этого запрета, вынужден был уголь не продавать, и вскоре деньги на зарплату и материально-техническое снабжение поступать на шахту перестали. В это время сам Дьяконов на предприятии отсутствовал, поскольку у него, как у руководителя республиканской службы банкротства, и других дел хватало… На звонки же специалистов шахты не реагировал.

 Прошёл месяц. И тогда Михаил Александрович даёт, наконец, поручение соответствующим службам продолжить отгрузку угля потребителям, а средства от этого – использовать на приобретение остро необходимого оборудования. На шахте в это время в состоянии «перехода» – две лавы. Требовалось докупать много чего: оборудование, материалы, инструменты. Но новая странность: поручение-то он вроде дал, однако, в нарушение принятых на себя обязательств руководителя, не выдал доверенностей на исполнение этих поручений.

 Например, устно поручил финансовой службе привлечь на шахту 12 млн. рублей, чтобы выплатить заработную плату коллективу, но при этом отказался дать им соответствующую доверенность. В результате, это поручение становится невыполнимым. На шахте не знают – плакать или смеяться, наблюдая эти действия нового «руководителя»; к такой несерьёзности здесь не привыкли. Народ стал возмущаться, готовиться к забастовке.

 А тут ещё на одном из совещаний Дьяконов заявил, что ввод лав № 809 и № 1119 планируется осуществить не в феврале и марте, как было предусмотрено предыдущим руководством, а в апреле и июне 2001 года. Тогда работникам «Западной» становится окончательно понятно, что у нового руководителя нет заинтересованности, дабы шахта вновь начала давать большой уголь.

 И эти, на первый взгляд, «некомпетентные» действия Дьяконова подтверждали – он пришел не помочь предприятию преодолеть трудности! Наоборот. Его задача – обеспечить реализацию СХЕМЫ его отъёма у акционеров (об этом и писал аналитик А. Грушецкий) и, передавая продажу её угля конкуренту – «Интауголь», намеренно увеличивать долг шахты перед ним.

 Ситуация же отсутствия денег на зарплату создавалась искусственно, чтобы подтолкнуть доведенных до отчаяния шахтёров на крайнюю меру – забастовку, то есть остановку производства. Это позволило бы обвинить их же самих в развале предприятия, чтобы не платить зарплату. Действуя целенаправленно, Дьяконов изменил и сроки ввода лав с целью – сорвать выполнение программы «финансового оздоровления».